— Когда приехали? — спросил Иовлев, о котором Жабо слыхал, что тот — старый кадровый офицер, участник гражданской войны, и это обстоятельство заранее вызывало у Жабо симпатию и уважение к командиру. — Садитесь.
— Приехал еще утром, товарищ полковник.
— Почему же задержались? Поезд опоздал? Или в отделе кадров долго оформлялись?
— Нет, в отделе кадров все оформили быстро. Но потом я пошел на Красную площадь — когда там еще побывать придется, — и вот что приключилось.
Жабо рассказал Иовлеву обо всем, что произошло на Красной площади, и добавил:
— Если задержал невинного человека — придется извиниться. А на всякий случай проверка не помешает.
— Правильно, — согласился Иовлев. — Фашисты все время осуществляют массовую заброску своей агентуры. Нашим чекистам работы хватает… Ну, а теперь — к делу. С военкомом батальонным комиссаром Стригуновым, с начальником штаба майором Латышевым и секретарем партбюро политруком Щепровым встретитесь сегодня же. Они помогут вам поближе познакомиться с личным составом, с их боевой, политической и специальной подготовкой. Народ у нас как на подбор. Золотые люди. Отбирали индивидуально и тщательно. Ваше личное дело я тоже просматривал. Но лучше всего — рассказ живого человека. Так что, капитан, рассказывайте о себе.
К такого рода разговорам Жабо никак не мог привыкнуть. Рассказывать подробно о себе казалось неудобным — ведь все, что нужно, в личном деле записано… Но раз полковник просит или приказывает, надо подчиниться и как можно короче повторить основные сведения о себе. Это вполне естественно — ведь полковнику небезразлично, кто у него будет заместителем, как поведет себя в бою. Батальон-то лишь по названию батальон, а фактически это отборная часть особого назначения.
И Жабо, как можно короле и скромнее, стал рассказывать.
Родился он в Донбассе, в городе Алчевске, в 1909 году. Учился в Горнопромышленном училище, так как, следуя семейной традиции, собирался трудиться на шахте, где смолоду работали отец, брат и все ближайшие родственники.
— Я хоть и литовец по национальности, но фактически — потомственный русский шахтер, — не без гордости сказал он и заметил, как полковник удовлетворенно кивнул головой.
Закончив училище, Владимир работал на шахте слесарем по врубовым машинам, со всеми заданиями справлялся, когда требовалось — оставался на вторую смену. Но его не оставляла давняя мечта стать военным — кавалеристом или танкистом. Поэтому в 1929 году поступил в кавалерийское училище, где прошел отличную воинскую и политическую выучку. И весь дальнейший его жизненный путь связан с беспокойной военной службой, которую он, кстати, называл не службой, а более возвышенно — служением. Да так оно и было: служба означала выполнение определенных обязанностей, а служение требовало идейной убежденности, партийного понимания необходимости своего места в жизни, полной отдачи сил и знаний бойцам, которыми приходилось командовать. А командовал он сначала взводом в Харьковском пограничном училище (как он любил этих ребят — красных курсантов, и как они любили его — внимательного и требовательного, отзывчивого и строгого…), затем перекочевал на границу, где стал начальником маневренной группы погранотряда, а с декабря 1939 года, до начала Великой Отечественной войны, был начальником отделения штаба пограничного отряда.
Война уже бушевала вовсю, а здесь, на южной границе, было сравнительно тихо, не то что на Западе. Но кадровый военный, коммунист с 1931 года, Владимир рвался на фронт и стал осаждать начальство рапортами с просьбой отправить его на передовую. С такими же просьбами обращались многие его товарищи, многим отказывали: ждите, когда понадобитесь, а пока — ваше место здесь.
Но Жабо добился своего, и вскоре с южной границы был направлен на Запад и назначен заместителем командира 909-го стрелкового полка 247-й дивизии.
«И вечный бой!.. Покой нам только снится…» Теперь эти поэтические строки стали действительностью. День за днем, ночь за ночью, бой за боем…
— Вы, кажется, были ранены? — спросил полковник Иовлев.
Да, в одном из боев пулевое ранение вывело на некоторое время капитана Жабо из строя. Пришлось лечь в госпиталь. «Товарищ военврач, уже все в порядке, меня пора выписать», — не раз обращался Жабо к медикам. Но они уже привыкли к таким просьбам и внешне равнодушно отказывали. И когда врачи решили его выписать, Жабо, не теряя времени, поспешил за назначением. И вот в руках предписание — явиться в распоряжение командира батальона особого назначения Западного фронта на должность заместителя комбата. Неважно, что был заместителем командира полка, а теперь станет замкомбата. Но ведь это не просто стрелковый батальон, а особого назначения. Капитан понимал, что значат эти слова: «шуровать» во вражеских тылах, бить противника на его важнейших коммуникациях, вести разведку в самых трудных местах, где скапливается гитлеровская техника и живая сила… Поэтому, честно говоря, Жабо был вполне доволен полученным назначением.
Полковник внимательно слушал своего нового заместителя, затем перебил его вопросом:
— При каких обстоятельствах были ранены?
Именно об этом Жабо не хотелось говорить, чтобы не показаться нескромным. Поэтому он отговорился:
— Пуля, как говаривал Суворов, дура. Нашла меня и продырявила.
А в действительности было так.
Однажды «у незнакомого поселка, на безымянной высоте» подразделения стрелкового полка, отбив несколько ожесточенных атак фашистских танков и пехоты, заняли оборону и зарылись в землю. Бойцы окапывались, приводили в порядок оружие, готовили связки гранат и бутылки с горючей смесью. И все посматривали: не покажутся ли вновь немецкие танки и автоматчики?..
Прошел час томительного ожидания, и вот показались четыре фашистских танка, а за ними в отдалении бежали автоматчики. Наиболее дальнозоркие бойцы даже без биноклей могли разглядеть, что у автоматчиков рукава мундиров засучены по локоть, а на поясах болтаются гранаты с длинными ручками.
Капитан Жабо находился в первом батальоне, который прикрывал дорогу к густому лесу и раскинувшимся неподалеку строениям совхоза. Первыми же очередями из танковые крупнокалиберных пулеметов был убит командир батальона. Командование принял на себя Жабо. По его приказу бойцы пропустили над собой вражеские танки, затем гранатами и бутылками с горючей смесью подожгли их. Охваченные пламенем, машины с крестами на бортах завертелись, скрежеща сорванными гусеницами. А как только гитлеровские автоматчики приблизились, Жабо вскочил во весь рост и неестественно громким для себя голосом крикнул:
— Вперед, за мной! В атаку! Бей фашистскую сволочь!
Стреляя из автомата, он успел пробежать метров тридцать, но неожиданно споткнулся и упал, раскинув руки. Две пули попали ему в ногу, но он, превозмогая боль, при помощи связных продолжал управлять боем. И лишь когда уцелевшие остатки немецкого полка побежали назад и скрылись за бугром, капитан Жабо в изнеможении перевернулся на спину и закрыл глаза. Подоспевшие санитары отнесли его в медсанбат.
Всех этих деталей Жабо, естественно, не рассказал полковнику, но тот, видимо, уже угадал скромность в характере капитана и, улыбнувшись, подытожил:
— Значит, бой для вас не новость, А впереди у нас еще много боев. Пока устраивайтесь и готовьтесь. Через несколько дней выступаем. Только не удивляйтесь и помните об одном: мы будем и войсковиками, и диверсантами, и партизанами, и разведчиками. По обстоятельствам.
Прошло четыре дня. За это короткое время Владимир Жабо перезнакомился со всеми бойцами и командирами батальона и успел завоевать уважение и любовь своей внимательностью, отзывчивостью, умением дать дельный совет, откровенно побеседовать по душам.
— Видать, командир обстрелянный, — говорили о нем бойцы. — С таким можно воевать.
Однажды полковник Иовлев направил капитана Жабо в Москву, в штабе отдельной мотострелковой бригады особого назначения, чтобы ускорить доставку батальону зимнего обмундирования и станковых пулеметов. Выполнив поручение, Жабо решил наведаться в НКВД, чтобы узнать дальнейшую судьбу своего «крестника». Майор Карлов встретил капитана сияющей улыбкой.
— Очень рад видеть вас, дорогой капитан. Могу сообщить, что вы не ошиблись. Неплохую птаху захватили. А с ее помощью окольцевали и вторую.
Эксперты НКВД после обработки паспорта установили, что бланк — подлинный, но все записи в нем сделаны недавно, два-три месяца назад. Тщательный обыск в Мытищах, где «учитель» квартировал в избушке старухи пенсионерки, дал богатый «улов»: в небольшом чемоданчике помещались портативный, но мощный радиопередатчик, два пистолета с запасными обоймами, различные фальшивые справки из разных советских военных госпиталей, командировочные удостоверения, код, радиошифр и прочие шпионские документы.
